Оглавление Я никогда не играл в драмкружках и самодеятельных театрах. Мне, тогда уже актеру со средним специальным образованием (вы ж понимаете!), было зазорно идти в самодеятельность. Решило все имя главного режиссера. Им в ту пору был народный артист РСФСР С. И. Юткевич. Мы задавались вопросом, зачем это ему было надо. Наверное, правы были те, кто предполагал, что такого рода общественная работа была ему необходима для получения звания народного артиста СССР. Во всяком случае, эта версия остается наиболее вразумительной и многое проясняет в поведении маститого режиссера. Года три спустя Сергей Иосифович получил-таки народного СССР и вскоре ушел из Студенческого театра, что, впрочем, могло быть и простым совпадением. Как выпускника студии, меня сразу допустили на третий тур, то есть пред светлые очи Юткевича. Он собирался начать репетицию, на которую была вызвана почти вся труппа. Юткевич задал мне несколько вопросов, попросил почитать стихотворение и кусок прозы, объявил, что я принят, и предложил остаться на репетиции. Легкость поступления меня не удивила и не обрадовала – ничего другого я и не ждал. И только много лет спустя я понял, каким важным было это событие в моей жизни. Хорошо помню появление в Студенческом театре Марка Анатольевича Захарова. В 1963 году я был то ли членом, то ли председателем совета театра и помню, как мы обсуждали предложение пригласить для постановки очередного спектакля Марка Захарова. Незадолго до того актер Московского театра миниатюр Захаров, мечтающий о режиссерской карьере, поставил в драмкружке Станкина «Божественную комедию», имевшую, несмотря на довольно слабый актерский состав, большой успех у зрителя. Спектакль нам понравился, и мы решили порекомендовать Марка Захарова Юткевичу. Надо сказать, что репетиции пьесы Брехта «Добрый человек из Сезуана» у Юткевича пробуксовывали. За год он даже не выбрался на сцену. Мешали его занятость, командировки, болезни, участие в различных комитетах и советах, сочинение мемуаров да и просто, мне кажется, отсутствие интереса к этой работе. Стержень нового спектакля не выстраивался. Репетиции переносились, стали неинтересными и даже скучноватыми, обременительными. Было видно, что он приходил на репетиции пустым, надеясь, что нужные решения родятся в ходе работы. Он часто приводил с собой свою длинноногую ассистентку, обладавшую удивительной способностью дважды завивать одну ногу вокруг другой, а также необычным именем, предполагавшим непременную принадлежность к искусству, – Джемма Фирсова. Но и муза не помогала. Юткевич демонстрировал горение и поиск. Вытянув губы трубочкой, он азартно попыхивал дорогими сигаретками, то и дело гася чуть начатую и зажигая новую. Но ничего не происходило. Юткевичу не удавалось «завести» труппу, и она закисала. Появление Марка Захарова, к которому многие отнеслись скептически, оказалось судьбоносным для театра, для него самого и, в какой-то степени, для меня. Удивительно, как мало с тех пор изменился внешне Марк Анатольевич. Все та же маска: опущенные в намечающейся улыбке углы рта, чуть выдвинутая от этого вперед нижняя губа, грустно-улыбчивые, внимательные глаза, смотрящие на собеседника как бы сверху вниз из-за постоянно вздернутого подбородка. Только седины больше и волос меньше. Ну, это у всех. Хотелось бы мне сказать, что и человеком он остался тем же, но так не бывает. Слишком много всего было в жизни этого выдающегося – от Бога – режиссера. В том числе и поступок, который честному человеку понять и оправдать невозможно: сжигание перед объективами тележурналюг своего партбилета уже после того, как КПСС была уничтожена. Я тоже вступал в КПСС не потому, что верил в коммунизм. Наверное, Захарову не дали бы Ленком, не будь у него в кармане партбилета. Это не требовало ни объяснения, ни оправдания – таковы были правила игры. Сожги он публично свой партбилет при живой КПСС – согласен с ним, не согласен – это был бы поступок высокого гражданского звучания, вызывающий уважение хотя бы за смелость. Но зачем же плясать на свежей могиле? Зачем это запоздалое театрализованное отречение от уже не существующей партии, по спискам которой он к тому же стал депутатом Верховного Совета СССР? Ох, как бы мне хотелось когда-нибудь услышать от Марка Анатольевича, кто и как подвигнул его на это стыдобище, что могло заставить его согласиться на публичный срам. Марк Анатольевич предложил поставить «Дракона» Шварца. Он вообще любил этого драматурга и неоднократно обращался к нему в последующем. Юткевич решил, что Захаров будет работать самостоятельно под его общим художественным руководством. Руководство это сводилось к просмотру Юткевичем готовых этапов и к утверждению оформительских решений. В остальном Захарову была предоставлена полная свобода действий. На собрании труппы Марк Анатольевич сказал, что, поскольку он не знаком с коллективом, то предлагает подавать заявки на роли. При этом объявил, что Ланцелота он видит не традиционным героем, в котором главное – физическая фактура. По его мнению, сила Ланцелота должна быть в его интеллекте. Такое прочтение главного героя сильно расширяло рамки возможного выбора исполнителя. Народ сходился во мнении, что основным претендентом на роль становился Всеволод Михайлович Шестаков, один из старейшин театра (ему было лет тридцать пять), талантливый ведущий актер труппы, за плечами которого было множество ролей. На меня же поглядывали скептически и даже подшучивали, что мне неплохо бы отпустить животик и надеть очки. Заявку на роль Ланцелота я тем не менее подал. А после первой же читки Марк Анатольевич сказал, что я утвержден и в просмотре других кандидатов нет необходимости. |