|
Оглавление Друзья 8 старые времена не поступали в театр, а попадали, как попадают не в свой вагон, в тюрьму или под колеса поезда, А Кто уж попал — там и остался, Жизнь увлекательная, работа вольная, простота к перспектива яркого будущего, заманчивая и достижимая. Здесь «великие» закулисного мира смотрят на мелкоту, из которой они сами вышли, как на младших товарищей по сцене, потому что и те и другие — люди театра. Ни безденежье, ни нужда, ни хождение пешком из города в город не затуманивали убежденного сознания людей театра, что они люди особенные, И смотрели они с высоты своего призрачного величия на сытых обывателей, как на людей ниже себя. — Горд я, Аркадий, горд, — говорил Несчастливцев, шагая пешком из Керчи в Вологду, встретив. Счастливцева, шагавшего из Вологды в Керчь... И пошли вместе старые друзья, с которыми я служил на одной сцене. Именно с них, с трагика Николая Хрисанфовича Рыбакова и комика Александра Дмитриевича Казакова, пи¬сал Островский героев своего «Леса». Я имел незабвенное удовольствие не раз сидеть с ними за одним столом в актерском трактире «Щербаки», ...Владимировна — большая дорога. По избитым колеям, окруженная конвоем, серединой дороги гремит кандалами партия арестантов. Солнце жарит... Ветер поднимает пыль. Путь дальний — из московской пересыльной тюрьмы в Hepчинскую каторгу. По обочине, под тенью берез, идут с палками и тощими котомками за плечами два человека. Один — огромный, в ка ком-то рваном плаще, ловко перекинутом через плечо, в порыжелой шляпе с завернутым углом широких полей. Другой — маленький, тощий, в женской кофте, из-под которой бахромятся брюки над рыжими ботинками с любопытствующим пальцем. Большой широко шагает с деловым видом, стараясь не обращать на себя внимания встречных. Другому не до встречных: он торопится догнать спутника. Рыжая бороденка мочалкой, мокрая и серая от пыли и пота, текущего струйками по лицу. Но все-таки их заметили. Молодой парень из первой шеренги, улыбаясь безусым губастым ртом, гремит наручника¬ми, тыча в бок скованного с ним соседа, тоже, как и он, с об¬ритой наполовину головой: — Глянь-ка, актеры! Гы... гы! — Не смейся, щенок! Может, сам хуже будешь! — Да, ведь это было. Семидесятые годы. Николай Хрисанфович в «Щербаках» рассказывал в дружеской компании этот анекдот. — Мы шли вот с Сашкой Казаковым из Владимира в Москву, меня вызвали в Малый дебютировать в «Гамлете». Пом¬нишь, Сашка? Ты тогда от своего барина бежал и слонял¬ся со мной. Сколько я тебя выручал! — Да-с, Николай Хрисанфыч. Ежели бы не вы, запорол бы меня барин. — А как я тогда играл Гамлета! Это было в 1851 году. Как играл... — А потом, когда вас приняли в Малый, вы плюнули и сказали: не хочу быть чиновником! И мы ушли... В Воронеж ушли... А там вы меня выкупили у барина. Это подтверждение Казакова было нужно, потому что Рыбаков любил приврать. Казакова тогда уже знали как известного провинциального комика, скромного и правдивого че¬ловека, и уважали его. Все знали и его прошлое, хотя он усиленно старался скрыть его. Помещик Мосолов держал у себя в тамбовском имении театр, и Сашка Казаков, один из лучших актеров его крепостной труппы, крепко провинился перед барином тем, что сошелся с барской любовницей, крепостной актрисой. Барин выпорол его и пообещал запороть до смерти, если он еще по¬зволит себе ухаживать. Грех случился. Барину донесли. Акт¬рису он сослал в скотинцы, а Казакова приказал отвести на конюшню пороть. Он вырвался, убежал, попал в труппу Григорьева, а потом уж Рыбаков оттуда увез его в Москву, выкупил на волю и много лет возил с собой. О знаменитом Н. X. Рыбакове, друге А. Н. Островского, остались только одни анекдоты и ничего больше. Когда-то я записывал рассказы старых актеров и собирал их. В первые годы моей литературной работы журналы и газеты очень дорожили этим материалом, который охотно разрешался цензурой. Газета, печатавшая их, лаже завела отдел для этого материала под рубрикой: «Записки театральной крысы». Вот что сохранилось в моей памяти о знаменитом Н. X. Рыбакове. Двадцать лет Рыбаков сердился на Москву. Двадцать лет он приезжал постом то в знаменитый «Белый зал», то в неизменные актерские «Щербаки» — и двадцать лет упорно не хо¬тел выступать на московских сценах, даже несмотря на прось¬бу своего друга А. Н. Островского. И было на что рассердиться: в 1851 году Н. X. Рыбаков удачно дебютировал в «Гамлете» и «Уголино» на сцене Малого театра. Канцелярская переписка о приеме в штат затянулась па годы. Когда, наконец, последовало разрешение о принятии его на сцену, то Н. X. Рыбаков махнул рукой: — Провались они, чиновники. И снова загремел по провинции. В начале семидесятых годов в Москве, на Варварской площади, вырос Народный театр. Драматург Чаев, помнивший дебют Н. X. Рыбакова в Малом театре, порекомендовал ре¬жиссеру А. Ф. Федотову пригласить Н. X. Рыбакова в его труппу. — Орало! Оралы нынче не в моде! Эта фраза Федотова потом была увековечена А. Н. Островским. — Да вы посмотрите, Александр Филиппович, сколько правды в нем, как он талантлив! Н. X. Рыбаков был приглашен на поспектакльную плату в двадцать пять рублей. Народный театр открылся «Ревизором», и Н. X. Рыбаков сыграл Землянику. Да так сыграл, что на каждую его реплику публика отвечала: — Рыбаков, браво» А на другой день в «Московских ведомостях» у Каткова появилась статья об открытии театра и отдельная — о Н. X. Рыбакове, заканчивавшаяся словами: «Честь и слава Рыбакову!» И сразу вырос в Москве Н. X. Рыбаков во весь свой огромный рост. Следующей пьесой шла «Бедность не порок». Любима Торцова играл лучший из Любимов Торцовых — артист Берг, а Гордея — Рыбаков. В третьем акте, когда Гордей говорит: «Да что ж, я зверь, что ли?» — публика забыла всех исполнителей и закатила несмолкаемую овацию Рыбакову. В тот же вечер Берг отказался играть Любима, если Гордея будет играть Рыбаков. С этого дня Берг и Рыбаков стали чередоваться в спектаклях «Бедность не порок». Перешел Народный театр к князю Урусову и Танееву. Рыбаков занял в театре первое место. А. Н. Островский создал «с него» и для него «Лес». Николай Хрисанфович поставил в свой бенефис «Лес», где изображал самого себя в Несчастливцеве. Аркашку играл знаменитый Н. П. Киреев, чудный актер и талантливый писатель, переводчик Сарду. Театр полон... Встреча — сплошная овация. Наконец, слова Нссчастливцева: — Последний раз, в Лебедяни играл я Велизария. Сам Николай Хрисанфович Рыбаков смотрел... Взрыв аплодисментов. Это был триумф невиданный. Но об этом забылось, а ходили о Рыбакове только анекдоты. Богатырь, огромного роста, силы необычайной, но добрый и тихий, как ягненок. И при славе первого светила всегда был отзывчивый к «мелкоте». Шли к нему полуголодные «Аркашки», и отказа не было никому. В Тамбове Николай Хрисанфович играл боярина Басенка («Боярин Ф. В. Басенок», драма Н. Кукольника). В одной из сцен Басенок схватывает шестопер и, размахивая им, читает свой бешеный монолог, от которого у публики мозги стынут: «Бык с бойни сорвался, тигр вырвался из клетки». Мечется по сцене, угрожая палицей. Реквизитор, не позаботясь сделать палицу,. принес из мастерской двухпудо¬вый молот. С этим молотом Рыбаков провел всю сцену, а потом только выругал изящного и худенького режиссера Песоцкого: — Тебе бы, дураку, такой молот дать! Посмотрел бы я! Бывали с этим колоссом и такие случаи. В семидесятых годах, во время самарского голода, был в Москве, в Немчиновке, поставлен спектакль в пользу голодающих. Шло «Не в свои сани не садись». Русакова играл Николай Хрисанфович, а остальных изображал цвет московских любителей: В. А. Морозова (Дуню), П. А. Очкина, С. А. Кунин, Д. Н. По¬пов и другие. |
Электронный журнал
Наша миссия — вернуть чувство Дома
Иосиф Бродский
