http://www.wmos.ru/blog/mi_arbatskie/tag:www.wmos.ru,2024-03-29:24Copyright (c) http://www.wmos.ru/blog/mi_arbatskie/2024-03-29T19:02:19+03:00Так медленно по призрачным ступеням...2007-06-16T19:47:31+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/249
Абстракции, переступая тени
Конкретных знаний, поднималась я
Из шумного всецветья бытия
Десятки лет. Ужель не заслужила,
Чтоб логика однажды приоткрыла
Мне к истине серебряную дверь?
Я поднялась до истины теперь!
Для истины от мира отрекалась,
Заранее безропотно смирялась…
Мгновенье, шаг, сейчас коснусь её!
О боги! Там всё то же бытиё!
Отражают небо крыши,
Солнца свет теплей и выше,
Небо чистое, пустое,
Как тетрадные листы.
Не сидится мне на месте.
Мы с тобой решили вместе,
Что меня держать не стоит
Возле кухонной плиты.
Полетаю я немного,
И небесная дорога
Приведёт меня обратно,
Мне другой дороги нет.
Не пропала я ни разу.
Я вернусь к тебе – и сразу
Смою солнечные пятна
И сварю тебе обед.
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpЛюбуюсь ночью с улицы окном...2007-05-26T20:07:15+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/199
В нём лампа, как свеча на дне бокала,
И занавеска ярким мотыльком
Летит на свет. Таинственная зала.
Чужих окон непознанные сны.
Не видно в них тревоги и печали.
И жизнь моя – глядеть со стороны,
Должно быть, тоже, как свеча в бокале.
Алёна Маслакова
Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpВоспоминание о юности2007-05-19T15:48:47+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/174
И ты мне почти не знаком.
Мне серое небо ложилось на плечи
Холодным промокшим платком.
А там, до тебя, что-то было вначале,
Но только не вспомнить никак.
К саднящей душе прижимала ночами
Я лунный холодный пятак.
Щемящая нежность, отчаянье, жалость,
И мир, обращённый в слова…
Казалось, что кончилась жизнь. Оказалось –
Она начиналась едва!
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpМёртвый дом2007-05-12T16:42:52+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/162
Холодные чёрные звёзды
Битых окОн.
Кошки на крыше –
Иллюзия жизни. Но поздно.
Лики икон
Вдруг проступают в дешёвых
Открытках, распятых на стенах
Скрип сквозняков.
Тени вещей на обоях,
Вода, перекрытая в венах,
Ржавчины кровь.
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.php* * *2007-05-04T09:34:58+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/150
Пером подолгу взвешивая слово.
И отчего слова мои не новы?
И отчего беспомощно-тихи?
Обед готов, уже полы чисты.
И ручка неуверенная в пальцах.
Так в старину садились шить на пяльцах.
Устав от бесконечной суеты.
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpПровинция. Катарсис из сапожка2007-04-19T20:33:28+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/132 Я была не просто столичной девочкой, пожалуй, я была столичной в кубе, поскольку отлично знала не только Москву, но и многие европейские столицы. Знала не исторически, не так, как знают туристы. Я их прожила. Я там гуляла с гувернанткой, играла в парках, разбивала коленки на их мостовых. Училась говорить, путая языки, как пряжу разных цветов.
Европейскую провинцию я тоже знала неплохо. Но вся проблема заключалась в том, что в Европе провинция как две капли воды похожа на фешенебельные районы столицы. Да и вообще, там настоящие хозяева жизни – политики, бизнесмены, люди искусства – в столицах не живут. Зачем? В столице шумно, суетно. Это место для работы, но не для жизни. Любой, кто может себе это позволить, живёт в маленьком городе. Может быть, в Европе вообще нет провинции. Во всяком случае, иностранцу никогда не понять, что стоит за понятием «провинция» в нашем языке, в нашей культуре. Насколько я понимаю, так устроено большинство стран. Вспомним хоть Буша со своим техасским ранчо, хоть голливудских звёзд.
Мы тоже в европейских столицах не то чтобы жили... Нет, я, конечно, жила, поскольку дети живут с полной загрузкой везде и всегда. Дедушка - работал. И чаще всего старался отправить меня на виллу с гувернанткой, а сам мотался взад-вперёд.
Я же как раз очень любила большие города. Я всматривалась в их неповторимые лица, принюхивалась к их неповторимым запахам и прижималась щекой к самым старым каменным зданиям, приводя в панику несчастную гувернантку. А самым большим удовольствием для меня было сидеть дождливым вечером где-нибудь на высоком этаже и смотреть вниз, на непрерывно текущие по улице потоки света. И никакая вилла с бассейном, фонтаном, качелями и моим собственным шалашом не могла сравниться для меня с магией большого города. Когда меня отправляли на дачу, я оказывала героическое сопротивление и выдумывала миллион причин для того, чтобы остаться в городе.
Но рассказы ребят о «бабушкиной деревне» были полны тайны. В них явственно проступал неизвестный мне мир, совершенно непохожий на зарубежные маленькие города, на виллы и хутора. Я не исключала того, что этот мир будет настолько же НЕ МОИМ, как дачный или курортный. Но ИМЕЮ Я ПРАВО ЗНАТЬ?!
Чего я ждала от этой встречи? Решения каких проблем? Скорее всего, я думала, что провинция окажется противоположностью моему городу, моей жизни. Я предчувствовала, что не могу знать, что такое ночь, если я не видела дня. Значит, чтобы по-настоящему знать Москву, понимать суть своей жизни, то есть определить, каков этот мир и какое место я в нём занимаю, надо знать его противоположность. Конечно, всё это было на уровне предчувствий и смутных, но отттого ещё более мучительных, духовных потребностей, которые я даже не умела назвать.
Когда мне было двенадцать, подружка пригласила меня в деревню к своей бабушке. Это была особая подружка – во-первых, она была старше меня на два года, поэтому я безумно гордилась дружбой с ней. Во-вторых, она жила в коммуналке, имела бабушку в деревне вместо дачи и приоткрывала мне двери в эти незнакомые миры. В третьих, я помогала ей с английским. А это потрясающее счастье – помогать старшей подруге.
Короче, Оля позвала меня в мою мечту. Но была одна загвоздка. У отца как раз вышла книжка за границей. И, чтобы не переводить гонорар в рубли, он намеревался провести три летних месяца в Европе, прихватив меня и маму. Я долго думала, как подкатиться к родителям с этой не моей бабушкой. Наконец, меня осенило: родители всегда «держали лицо», то есть просить их при чужих о чём-то было очень выгодно. Надо сказать, я вообще крайне редко о чём-то просила, но механизм понимала отлично. Я рассказала Оле о моей проблеме и рассчитывала, что она сама пойдёт к моим родителям со своим предложением. Каково же было моё изумление, когда она с восторгом приняла вариант моей поездки в Европу на всё лето.
-Но мы же не увидимся до осени, - сказала я дрожащим голосом, едва сдерживая слёзы.
-Зато ты привезёшь мне кучу жевачек! – радостно сказала подруга.
Я привезла ей кучу жвачек, игрушек, конфет и всяких сувениров. Я привезла ей кучу подарков, словно извиняясь за то, что прежние отношения больше никогда не вернутся. Оля была счастлива. Наша дружба увяла где-то в октябре, вместе с последними листьями. А я так и не увидела провинции.
Мечта жила долгие годы. Да ладно бы только мечта! Нет, это было чем-то большим. Поиском смысла жизни, если хотите. Потребностью в самоидентификации через познание противоположного, как принято говорить в логике, от «противного». И это противное было мне отнюдь не противно. Я заранее принимала этот незнакомый мне мир, как луна принимает свет солнца, дающий ей право быль не просто видимой, но и столь значимой для нас. Так и я была уверена, что именно провинция нужна мне для последовательного осознания себя, а соответственно, для того, чтобы по праву занять своё место в обществе. Для осмысленного целеполагания, если хотите.
Ещё не подозревая, что когда-нибудь стану философом, я отчётливо ощущала субъективную неоднородность пространства и времени. Более того, я понимала справедливость этой неоднородности. Но если мир так разнообразен – значит, это кому-нибудь нужно. Значит, люди, населяющие его, так же сильно отличаются друг от друга. И у меня нет ни малейшего шанса стать собой, не прикоснувшись к своей противоположности.
К тому же, различия, доходящие до противоречивости, завораживали меня. Притягивали, как магнит. Мне всё хотелось пощупать, ощутить собственной кожей, измерить собственной грустью и радостью, чтобы сформировать определённое отношение к явлению. Наверное, если бы я могла объяснить моему замечательному деду, чего я хочу, он отвёз бы меня куда-нибудь подальше от Москвы. Но объяснить-то я как раз и не умела.
После двадцати, когда я стала возить своих собак на выставки, я часто испытывала острое желание выскочить на каком-нибудь полустаночке, посмотреть вслед собственному поезду и вволю погулять с собаками по незнакомому миру. Но чувство ответственности перед мужем, который будет ждать меня на перроне, неизменно удерживало меня от авантюры.
Я часто пыталась влезть в сознание тех людей, которых мы встречали на маленьких российских станциях и оттуда, из них, посмотреть на нас, мчащихся мимо с роскошными собаками. На незнакомых людей в пронизанных тёплым светом поездах… Нет, не то и не так. Как я ни вертела своё представление, это был мой взгляд – не их. Вот что касается жителей маленьких иностранных городов – тут я не сомневалась. В них не было загадки, как не было её в самих этих городах. Я отлично знала, что они о нас думают. А вот наши…
Эти люди были для меня загадкой. Нет, больше – Тайной с большой буквы.
Однажды, проезжая на всемирную выставку группой, в которой собак было существенно больше, чем людей, мы выскочили жаркой июльской ночью выгулять собак на какой-то станции. Стоянка была короткой, но уж больно привлекательной – никакого асфальта. Трава, трава, скамеечки с влюблёнными парочками. Огромные звёзды, низкие, как фонари, прямо над крышей вокзального здания. Видимо, в этом посёлке вокзал был одновременно и парком. Поэтому мы, стоя на подножках вагона, отпустили наших разноцветных, экзотически подстриженых и одетых собак прогуляться и наблюдали остолбенение местных парочек.
Наши звери, привычные к путешествиям, высыпали на траву, одновременно присели, одновременно встали и запрыгнули обратно в вагон. Картинка была совершенно нереальной, фантастической, почти пугающей. Из окон мы видели, как все влюблённые одновременно отмерли и начали бурно делиться впечатлениями, размахивая руками. Один наш собачник предположил, что назавтра по городу поползут слухи об инопланетянах, приедет московское телевидение, уфологи… А мы ничего и не узнаем!
Я с энтузиазмом поддержала его идею, ощущая инопланетянами то ли жителей этого безымянного для меня полустанка, то ли себя по отношению к ним. И собаки тут были не сутью, а только одним из многих явлений, составляющих наш мир. Мне было мало этого мира. Ведь он лишь часть большого мира. Принимая мир в целом, как Вселенную, как универсум, частью которого я являюсь, я остро ощущала этот пробел в своём социальном опыте.
Моя мечта сбылась в сентябре 1991, сразу после путча. Я приехала по заданию журнала «Смена» в город Сапожок Рязанской области. Совершенно игрушечный город с игрушечным именем. Четыре тысячи человек и все (абсолютно все!!!) знают друг друга.
Я, не подозревая об этом, обратилась в милицию, чтобы найти мою героиню. Меня тут же посадили в милицейскую машину и несколько раз провезли по кругу по единственной в городе площади, к тому же ещё и асфальтированной. Мимо мелькали почта, магазин, горотдел милиции, горком КПСС, запертый на огромный амбарный замок, да ещё и опечатанный, точно так же оформленный горком ВЛКСМ и здание ДОСААФ.
В центре вертелся крохотный памятник Ленину, вознесённый зачем-то на невероятную высоту и жалобно протягивающий руку куда-то вперёд, поверх крыш. Площадь была маленькой, у меня закружилась голова, и я попросила прекратить эту безумную экскурсию. Главный милиционер, застенчиво, но гордо улыбаясь, показал мне на амбарные замки:
-Видите, горкомы мы опечатали. Мы всё правильно поняли? А то распоряжения какие-то нечёткие. Но, вроде, надо было опечатать?
-Конечно! – злорадно подтвердила я. – С этими покончено!
-Простите, а Вы случайно не знаете, с ДОСААФом как быть?
Я задумалась. Вроде, ДОСААФ организация не вредная. И не партийная. Может, отчасти военная, но уж ладно, пусть будет. А то молодёжи, небось, скучно тут…
-Оставьте, - авторитетно сказала я,- пусть живёт.
И милиционер благодарно закивал. Он выяснял чисто практические вещи, не представляя, насколько сущностной для меня момент он спровоцировал своими вопросами.
Кроме шуток, это была встреча с собой. Я настигла себя в зазеркалье, в другом мире, в другой реальности… И, наконец, ощутила свою целостность. Надо сказать, что за несколько лет до того, в том, совершенно ином, мире меня предупредили: нельзя преподавать философию, не будучи членом партии. Предполагалось, что я немедленно вступлю в партию. Я же предпочла стать литсотрудником в хорошем журнале. Я любила свою работу. Но не ставила знака равенства между работой и миром, между работой и жизнью, между работой и собой. Более того, я поменяла работу, чтобы остаться собой. Пусть партия думает, что она властна изменить мою судьбу. Мы-то с моей судьбой знали, кто в доме хозяин.
И всё же это был исторический момент. Я физически ощутила, что не только моя судьба лежит в моей ладони. Пусть чуть-чуть, пусть на миг, но судьба этой вечно торжествующей над людьми-винтиками партии зависит от моего прикосновения. И я могу теперь не только вернуться в ВУЗ. Я могу что-то сделать для своей страны. Поспособствовать как-то тому, чтобы эти горкомы так и сгнили опечатанными. Тому, чтобы все мы жили так, как хотим, работали там, где нравится, независимо от партийности. Мир как универсум оказался на редкость осязаемой реальностью в тот момент.
Что же изменилось? Разве здесь, в Сапожке, я узнала что-то новое о политической ситуации в моей стране? Конечно, нет! Просто здесь, похоже, я единственная понимала что-то. И это несоизмеримо повышало мою личную ответственность. Я ехала сюда спрашивать и понимать, а не объяснять. Но раз уж так сложилось… Я ответила на все вопросы милиционеров честно.
Потом они отвезли меня на расстояние пяти метров на перекрёсток улиц 50-летия Октября и 50-летия ВЛКСМ в гостиницу «Мошка» Сапожковского ПУЖКХ. Именно так было написано масляной краской на вывеске. Из окна моего номера я смотрела на перекрёсток этих пафосных улиц, где куры рылись в пышной пыли и дворняга спала на проезжей части.
Номер был лучший – с телевизором и холодильником. Но без туалета. Здесь все номера были без туалетов. Туалет был один на этаж, без разделения на мужской и женский. Если учесть, что, кроме меня, в гостинице жили только офицеры местной войсковой части, утром я стояла в туалет в весьма экзотической очереди из полуголых военных, их жён и детей.
Зато вечером над городом возникали звёзды, похожие на ромашки, которые то и дело скатывались куда-то за маленького Ленина. Я так и представляла себе, как они лежат в траве огромными светляками, робко шевеля лапками…
Во дворе гостиницы в аккуратной поленнице лежали дрова. Берёзовые дрова, которые светились в темноте. На дворе трава, на траве дрова – повторяла я почти забытую скороговорку. А ведь проговаривая её раньше, я даже не понимала, что никогда не видела ничего подобного. Не видела ни травы во дворах, ни, уж конечно, дров! Ведь это были пустые слова. Как ля-ля-ля для распевки. А оказалось – живая конкретная картинка. Сама жизнь.
Умываясь холодной водой из единственного крана, я радовалась летней погоде. Не дай Бог, меня занесло бы сюда зимой! Но зато в домах прямо в подъезде стояла обувь. Представляете? Если стоит шеренга тапочек, хозяев нет дома. А если разнообразные башмаки – люди уже вернулись, чай пьют.
Моя героиня рассказывала:
-Конечно, мы знали друг друга. Сапожок – все всех знают. Но не дружили. Я ведь на два года старше – компании разные. Когда он сделал мне предложение, я очень удивилась. Нет, не любила. Осознанный интерес, вот что было. Понимаете, я ведь уезжать никуда не собираюсь. А у нас тут мужики все – алкаши. Просто алкаши и всё. А он не пил совсем. Что ж я, дура что ли? Конечно, согласилась. А потом уж и полюбила.
Это говорила двадцатисемилетняя вдова, мать полуторагодовалой девочки. Она угощала меня чаем с домашними плюшками и приговаривала:
-Пеку, конечно, для любимого мужа как не испечь. Он ведь сдобу очень любит.
К этому моменту её муж погиб десять месяцев назад. Мы пили чай, а в подъезде двухэтажного «многоквартирного» дома на восемь квартир стояли мои кроссовки, ботинки молодой вдовы и крошечные башмачки её дочки, едва научившейся ходить. Тапочек мужа не было. Сестра заставила их убрать через полгода после смерти хозяина.
Этот мир был не просто противоположностью моему. Этот мир был сам одним сплошным противоречием. Здесь названия улиц противоречили их виду. Здесь в городской квартире с ванной и телефоном печь была и плитой, и батареей. Здесь женщина моего возраста с моим именем влюблялась в собственного мужа уже после рождения ребёнка и тут же становилась вдовой. А потом пекла плюшки, которые любил её муж. И она никуда не собиралась. Ей было здесь хорошо и уютно. Она хотела, чтобы её дочка росла здесь, ходила в школу по улице, на которой однажды в семь часов вечера зарезали кухонным ножом её отца.
Я видела людей, которые ощущают этот мир своим домом. Они были очень похожи на нас – совсем не инопланетяне. Между мной и моей сапожковской зазеркальной тёзкой не было никаких противоречий. Мы вполне могли бы подружиться. И мы отлично понимали друг друга во всём, кроме одного. Ей жилось легко и понятно в этом мире абсурда. Абсурдом ей представлялся мой мир. Моя героиня считала, что в Москве жить невозможно. Она была там один раз. Так шумно! Так страшно! Столько незнакомых людей! Машины! Собаки живут прямо в квартирах! В окно не глянуть – голова кружится! Жуть!
Я поняла, что её Сапожок совсем не противоположность моей Москве. Напротив, они дополняют друг друга. И Москва ничуть не менее внутренне противоречива, чем этот игрушечный город. Я понимаю и принимаю её противоречивость, потому что знаю, что так и должно быть. Она не могла бы быть иной – моя Москва. И точно так же принимает противоречивость своего Сапожка моя зазеркальная тёзка.
Дом. Мой мир. Моя жизнь. Эти сущностные понятия все мы воспринимаем одинаково. И каждый найдёт тысячи аргументов для их защиты. А то, что они так противоречивы – это же прекрасно! Противоречия делают наши миры естественными, выразительными, жизнеспособными, наконец.
Я выполнила задание в рекордные сроки – за два дня.
Всё это время мне непрерывно хотелось смеяться и плакать. Я не могла заснуть на кочковатой кровати в гостинице «Мошка» и постоянно звонила с почты домой.
Возвращаясь в Москву с полной сумкой румяных яблок, я чувствовала себя, как во сне. И, только увидев мужа и сына, расплакалась и рассмеялась одновременно. Великий психолог Выготский определял катарсис как одновременные противоположно направленные аффекты. И, хотя два дня в Сапожке не имели ничего общего с произведением искусства, я абсолютно точно пережила катарсис. Я вернулась в Москву обновлённой, понявшей многое. По крайней мере, теперь я поняла, зачем мне нужна была эта встреча с провинцией. Точно так же Алиса нуждалась во встрече с собой в Зазеркалье. Для чего?
Может быть, как раз для того, чтобы вернуться и жить в своём мире. Чтобы жить в нём по-настоящему, чтобы любить и ценить его. Жизнь – сложная штука. Но если есть Дом, в который мы можем вернуться, все сложности выглядят ручными.
Моя статья вышла в феврале. А ещё через месяц моя героиня рискнула приехать в Москву во второй раз в жизни. Жалея меня и моего ребёнка, живущих в столь сумасшедшем городе, она привезла нам банки с соленьями.
-Возьмите, сама консервировала! Не побрезгуйте! И как только вы тут живёте! Что едите? Где дети гуляют? Вот прям рядом с машинами? Я бы тут и месяц не выдержала!
Теперь я знаю российскую провинцию в лицо. Все эти годы я отчётливо помню желтые листья и белые звёзды, дрова на траве и ботинки в подъезде, маленького Ленина и опечатанные горкомы, гостиницу «Мошка» и дворнягу на перекрёстке. Этой встречи мне хватило на всю жизнь. Это, конечно, не мой мир. Это часть огромного мира. В нём есть место и моему Дому, и множеству других, совсем непохожих на мой, но не менее дорогих кому-то, домов.
Мир у нас один на всех. Он бесконечно разнообразен, он противоречив и гармоничен. Ведь развитая гармония не может быть примитивно простой. Гармония предполагает противоречивость.
Наверное, понятие провинции есть только в нашей стране. Во всяком случае, в известных мне странах никакой провинции нет и быть не может. Там нет для неё места. Нет такого количества обитаемых миров. Это не достоинство. Это недостаток. Недостаток разнообразия, а значит – ограниченное количество вариантов жизни.
Неоднородность пространства больше не смущает, она вдохновляет меня. Субъективная неоднородность пространства – это и есть свобода. Как неоднородность времени – и есть жизнь.
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpПровинция. В поисках жизни и себя…2007-04-13T12:09:08+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/114 Поражала мэрия с красным флагом над входом. Помилуйте, да какой же год на дворе? Помню, с каким непередаваемым любопытством я рассматривал православную церквушку, наспех, безо всякого фанатизма, оборудованную на первом этаже обычного дома. А выйдя из неё на единственную площадь крошечного городка, буквально остолбенел: два милиционера по-деловому вытащили из машины буйного пьяного с расквашенными кулаками и фингалом под глазом и, не задумываясь, поволокли его в церковь. Неужели сразу каяться? Но пьяный нецензурно выражался и вряд ли был в состоянии осмыслить и сформулировать свои грехи. Я завороженно пошёл следом – никогда не простил бы себе, если бы не разузнал, что здесь делают с нарушителями общественного порядка в церкви. Ответ оказался до абсурда прост – прямо рядом с алтарём там была дверь с неброской вывеской: «Райотдел милиции». Туда и ускользнули во время литургии милиционеры со своим подопечным.
Я мог часами рассматривать этот мир, прикасаться к нему, ожидая, что вот, сейчас я проснусь, и всё это обратится в невесомо ускользающее воспоминание о странном сне…
Меня часто посылали с шофёром на рынок за продуктами. Я, практически не бывавший на рынках до этих пор, постепенно обучался всем нехитрым премудростям. Здесь надо было пробовать товар у всех, изображать знатока, азартно торговаться, а потом сбивать конечную цену ещё вдвое огромным количеством закупаемых на всю биостанцию продуктов. Я быстро понял, что здесь лучше не признаваться, что я москвич – с москвичей дерут втридорога.
Если в Прибалтике я говорю по-английски и упорно изображаю иностранца, то здесь, в Краснодарском крае, мне пришлось напротив, научиться играть местного. В детстве у меня были отличные преподаватели актёрского мастерства – спасибо им. Стоило мне загореть, я начал сознательно копировать на рынке говор и манеры поведения местных парней. Даже ненавистными всем коренным москвичам семечками поплёвывал для пущей убедительности. И расходы нашей команды на продукты заметно сократились.
Потом, познакомившись с другим типом российской провинции, я решил, что южнорусская мне нравится больше других. Знаете, почему? В Краснодарском крае живут самодостаточные, любящие свою землю люди. Они заняты делом и вовсе не стремятся куда-нибудь уезжать. Они ухаживают за садами и огородами, коровами и свиньями, ловят рыбу и делают вино. Они строят дома на свободных местах, не задумываясь о собственности на никем не учтённую землю, открывают магазины и кафе, не оформляя документов, носятся на машинах по горным дорогами без правил и без гаишников, не платят налогов, отправляют детей учиться в городской интернат, потому что на десятки километров вокруг нет ни одной школы… То есть они делают всё то, что я, законопослушный москвич, никогда не делаю. Но почему-то я чувствую, что они могут всё это делать. Они так выживают. Они так приручают свои родные места, а не мчатся захватывать чужие.
В этих людях просто сияет мощная этническая идентичность. Они отлично адаптировались к этому роскошному краю, гордятся им, используют его на полную катушку и устанавливают свои законы и правила. Имеют право! А в чужой монастырь, сами знаете, со своим уставом не ходят. К тому же я отношусь к своей Москве точно так же, как они к своей родине. Поэтому я не могу отказать им в уважении и понимании.
Да, они не отличаются толерантностью и ненавидят москвичей. Но москвичи сами, возможно, повинны в этом. Здесь каждый москвич ощущает себя рокфеллером местного масштаба и зачастую держит людей, живущих по иным законам, за лохов. Он невольно ощущает себя умным, образованным, успешным – по своей шкале ценностей, а также очень-очень богатым. И за что его любить? И как его не обчистить, если он совсем не в материале? Даже те астрономические цены, которые заламывают москвичу торговцы, кажутся ему несопоставимо низкими по сравнению с московским супермаркетом. Да что говорить о продуктах? В двухтысячном году мне предлагали там купить легковую машину, почти новую, за тысячу рублей. А отличный мотоцикл «Урал» за половину этой суммы. Это была нормальная цена, с которой я мог начинать торг, если бы мне были нужны эти вещи. Ясное дело, среднестатистический москвич, расслабленный отдыхом, в такой обстановке слегка наглеет.
Конечно, в Краснодарском крае у людей не слишком большой выбор занятий. Но действительно творческий человек, любящий свою землю, всегда найдёт, как реализовать себя. Один выводит на своём огороде овощи невиданных сортов. Другой строит дом, похожий на лабиринт. Гигантский дом с бесчисленным количеством комнат разной формы, с окнами и без. Дом, в котором вор наверняка заблудится и останется до прихода хозяина, если ему хватит ума залезть. Третий делает сувениры потрясающей красоты из черепашек и крабов, ракушек и камней, собранных им на берегу моря. Для творчества он нуждается только в утренней прогулке по линии прибоя и тюбике клея за два рубля. Это настоящий художник, он даже не унижает себя торговлей. Желающие продавать его произведения давно стоят в очереди. Эти люди – такие же хозяева своего мира, своей жизни, как мы. Поэтому, приезжая к ним в гости, мы должны вести себя сдержанно и играть по их правилам. Почувствовав моё уважение, они не раз предлагали мне остаться. Вот, говорили, здесь, у моря, мы поможем тебе построить дом. Посмотри, какая красота!
Они, как всякий американец, свято верят, что их земля – лучшее место на свете. И, естественно, предел мечтаний любого нормального человека. Все на свете мечтают жить здесь. Только некоторые скрывают это желание. И, когда говоришь им, что не хочешь жить здесь, они, как американцы, не слишком-то верят. Иногда я думаю, что тем же синдромом страдаем и мы, москвичи. Не от хорошей жизни, конечно, как те же американцы. Они – от того, что к ним едут из всех стран и требуют гражданства. А мы – от того, что к нам едут из всех областей России и хотят прописки.
Я даже допускаю, что американцы с их эгоцентричным представлением об Америке как столице мира видят Россию примерно такой же провинцией, как мы - Орёл или Кострому. И максимум, что мы можем сделать – это убедить их в том, что мы, скорее, Краснодар. Всё в мире относительно. Это мне очевидно, что мой город – единственная подлинная столица мира и всего мироздания. Но это утверждение работает только для меня! Для жителя Нью-Йорка, разумеется, это Нью-йорк, который вовсе не является столицей США. А для кого-то Краснодар или Ростов-на-Дону.
Есть, к сожалению, и совсем другая российская провинция. Наверное, впервые я познакомился с ней в те же студенческие годы, выезжая на воскресные экскурсии.
Вот мы выходим из комфортабельного автобуса неподалёку от монастыря или старинной усадьбы, в которой теперь, в лучшем случае, психушка или склад, а в худшем – ветер гуляет в развалинах. Мы выходим, а из всех домов уже выскакивают люди. Они стоят плотной кучкой и смотрят на нас. Обсуждают, пальцем показывают. И мы, в наших ярких куртках, чувствуем себя зверями в зоопарке или экспонатами в музее. Интересно, у кого здесь, собственно, экскурсия?
Потом нетрезвый настолько же, насколько небритый, мужичок в обносках, осмелев, подходит поближе и просит денег. А мы не испытываем ничего, кроме смущения и брезгливости.
Ещё хуже – в городах Золотого Кольца, где такие же нищие жители, не имеющие ни работы, и нормального жилья, и подумать не могут о том, чтобы войти в местные магазины или бары. Там и ценники-то написаны по-английски. Их в принципе не учитывают, даже как потенциальных клиентов. Они совсем не хозяева своей жизни, своего мира, своей земли. Не хозява, но и не гости же! А кто? Они стоят и глазеют на нас. И у них такие лица, будто они точно знают, что на самом деле их нет. Нежить какая-то. Мифологема.
Это страшная провинция. Жестокая и бессмысленная, пьяная и озлобленная… Это люди, не помнящие не только своих предков, но и детей. Не ощущающие себя и своей жизни. Люди, одинаковые настолько, что уже не могут быть живыми. Знаете, такое глобальное нарастание социальной энтропии. В физическом мире энтропия – это стремление холодного нагреться, а горячего – остыть. Но если всё будет одной температуры – камень и животное – это же будет смерть. Вот так и в обществе. Когда у людей нет ни выбора, ни смысла, ни чувств, ни мыслей – они становятся похожими, как две капли воды. А эта похожесть и есть смерть. Не физическая, конечно. Но ещё более страшная.
Я выхожу из автобуса и мгновенно чувствую – это ЗОНА. А я в ней СТАЛКЕР. Здесь всё чужое, непонятное, тревожное. Здесь каждый шаг, возможно, шаг в «нежизнь» в «небытие». И выйду ли я назад, в мой мир? Бог весть!
Наверное, есть и какие-то промежуточные варианты. Я не так много ездил по России, чтобы знать наверняка. И к самодостаточной провинции, насколько я понимаю, помимо Краснодарского края, относятся Калининград и Чукотка, наверное, ещё какие-то места. Но пока два основных типа провинции я вижу явственно. А за остальное не поручусь.
Позже, рефлексируя, вспоминая и осознавая все свои эмоции – и проявленные, и замаскированные во время пребывания в провинции, - я понял, почему приезжие так нагло ведут себя в Москве. Они маскируются под местных. Они берут за образец поведение москвичей там, у себя, не понимая, что это не естественное, а ситуативное поведение.
И здесь, пытаясь покорить Москву, упрекают москвичей в том, что мы не пробивные, не ходим по головам, не расталкиваем толпу локтями. Упрекают в том, что мы не соответствуем их представлениям о москвичах. Московские нувориши, лет пять назад явившиеся сюда, кажутся им куда более московскими, чем мы. Смешно, но ведь они, по идее, должны радоваться этому. Ведь если бы мы были такими, какими кажемся им там, у них, то разве мы пустили бы их в наш нежно любимый город? А мы терпим, стараемся не видеть и, главное, не слышать их. Рассуждаем о непрестижных профессиях и о терпимости…
Так и живём рядом, не понимая и не уважая друг друга. Это нормально и совсем не удручало бы меня, не происходи это в моём родном городе. В городе, где человек заявляет, что он москвич на том основании, что уже добыл прописку и работу. Но не имея ни малейшего представления о говоре и ментальности москвичей, о наших ценностях и стереотипах поведения, о нашем образе жизни, о Москве, наконец! И ведь таких «москвичей» теперь уже большинство.
Я сейчас на работе много общаюсь с людьми, которые живут в Москве, работают и учатся здесь. Пределом их мечтаний является московская прописка. И только. Как будто она – волшебная палочка, которая в один миг превратит их в москвичей. У меня есть привычка любую ситуацию использовать, как минимум, для познания чего-то нового.
Вот и общение с этими людьми я использую для того, чтобы узнать, зачем им моя Москва? Они не собираются войти в правительство, их не интересует сфера искусства или шоу-бизнеса. Они не учёные, не изобретатели, не борцы за права человека. Учёба для них – лишь повод жить здесь пять лет на законных основаниях. Повод быть здесь, чтобы зацепиться, прижиться и остаться. Но зачем?
Моё исследование ещё не закончено. Оно в самом разгаре. И я далёк от окончательных выводов. Но сейчас мне кажется, что они едут сюда за элементарной жизнью. За общением, за выбором, за необходимостью что-то (что угодно, хоть что-нибудь) делать, за возможностью ощутить себя живым человеком. Не роскошь, в общем-то. Кому бы предъявить претензии, на кого бы пожаловаться в суд по правам человека? Ведь это ущемление моих прав – то, что они могут быть людьми только здесь, в моём городе. И их прав, разумеется, тоже. Но я не адвокат. У меня другая работа. Так что их права – это их забота.
Ну хорошо, скажете Вы, на периферии нет работы, нет возможности выбора, нет ощущения того, что ты владеешь своей жизнью, своим домом и своей землёй. И поэтому они пытаются овладеть нашей жизнью. Но общение-то!
Я тоже постоянно пристаю к молодым людям, которые воспринимают отчисление из ВУЗа и необходимость вернуться домой, в провинцию, как страшный сон, как конец света. Почему? Ведь там Вы прожили семнадцать лет из двадцати! Неужели не скучаете? Там Ваши родители, друзья, знакомые…
- А что мне они? – с изумлением отвечает человек.- Чего по ним скучать-то? Разве я с ними разговаривал? Разве мы тусовались с ними? Скукотища! И поговорить не с кем.
Они приезжают и начинают общаться, как бешеные. Ведь именно в общении человек проходит процесс социализации и становится собственно человеком. Многим из них вовсе не нравится Москва. Но они не видят другого пути к своей цели. Они снимают квартиру коллективом, они знакомятся с людьми ежедневно, еженощно, ежеминутно… Рискуя работой и учёбой, каждую ночь тусуются и клубятся – то есть неформально общаются в барах, клубах, на дискотеках. Даже если устали, даже если нет денег. Это как наркотик. Для них это вопрос выживания – вновь и вновь убеждаться в бесконечном разнообразии людей вокруг. Искать свою уникальность, свою идентичность. Ощущение того, чему мы радовались лет в шесть-семь: я живу, я личность. Я могу стать тем, кем захочу. Я владею моей жизнью и моим городом – по праву рождения. А всё остальное зависит только от меня. От того, чего я хочу, чему научусь, что и как буду делать.
Я уважаю потребность людей в самоидентификации. Я уважаю их право на жизнь. Хочу только напомнить, что пока ещё для этого подходит, к счастью, не только Москва, но и любой большой город. Вот Питер, например. Он давно уже стал огромной тусовкой. И внешне очень эффектный – немного Венеция, чуть-чуть Париж, отчасти Амстердам, а пахнет Лондоном. Раньше это был город-музей, а теперь город-клуб. Там и жизнь дешевле, чем в Москве. И выбор не меньше. И людей разных множество. Там, конечно, практически невозможно зарабатывать столько, чтобы посылать деньги домой.
Но господа, разве вы для этого едете в Москву? Вы ведь проживаете всё, что зарабатываете! А там, возможно, у вас что-нибудь даже останется. Знаете, сейчас стало очень модно ехать за самоидентификацией как раз в Питер. Не хотите попробовать? Ей-Богу, вам понравится!
Дэн Органов Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpАрбатские окна2007-03-26T13:38:00+04:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/89
А если б жила я немного повыше,
Тогда б я, наверное, видела звёзды,
А если б пониже – траву и берёзы.
Я вижу в окно только окна, - ну что же.
Они вечерами на звёзды похожи,
Похожи они на чужие планеты,
На сгустки загадок и тёплого света.
И солнце, горящее в них на закате,
Ко мне попадает закатом в квадрате.
А в окнах моих и собаки, и дети,
И первый сиреневый луч на рассвете,
И видится тайна кому-то снаружи,
Их светом спасается кто-то от стужи…
Любое окно, как таинственный кокон, -
И людям не выжить на свете без окон.
Алёна Маслакова Подробнее...]]>
alena windhttp://www.wmos.ru/blog/users/78.phpПесни о Москве2007-03-19T15:53:12+03:002024-03-29T19:02:19+03:00tag:www.wmos.ru:mi_arbatskie/84
* * *
Художник уличный арбатский
Рисует лица каждый день.
Садится солнце, гаснут краски,
Листы подсинивает тень.
Мелькают лица, лица, лица…
И падает из рук листок.
Арбат безудержно струится
И утекает из-под ног,
Крылом пронзает сумрак встречный
И улыбается весне…
Художник едет бесконечно
В метро, качаясь в полусне.
И всюду лица, лица, лица…
Калейдоскопа поворот
Собьёт узор, но повторится
Он сотни раз – глаза и рот.
Художник выйдет на конечной.
Автобус тряский подойдёт…
Куда ни глянь, повсюду вечный
Лиц бесконечный хоровод.
И дома – лица, лица, лица
С портретов смотрят в полутьме.
У сна и яви нет границы.
Побег возможен только в смерть.
Без вдохновенья, без надежды
Он рядом с уличным певцом,
Как механизм, стоящий между
Изображеньем и лицом,
Во сне рисует лица, лица…
И страшно за ночь устаёт.
Он утром в зеркало глядится
И сам себя не узнаёт.
Размытое изображенье
Чуть-чуть похоже на отца.
Рисунок – это отраженье
Чужого праздного лица.
Срываясь вниз, он тащит лица
С собою в бездну без краёв.
Так, чтобы выжить, чтобы длиться,
Он ищет среди лиц - своё.
Арбатский принц
Арбатский мальчик, как наследный принц,
Идёт в лучах ликующего солнца.
Не удостоит полчища торговцев
Ни взглядом, ни движением ресниц.
Арбатский мальчик с крысой на плече,
Московской жизни ревностный хранитель,
Заботливый и любящий правитель
В короне жарких солнечных лучей.
Наследник царства арок и дворов,
Старинных зданий с призраками вместе,
Наследник храмов, хижин и дворцов,
И многих тайн, живущих в этом месте.
Он любит тайны, он им очень рад.
Из всей толпы, что катится навстречу,
Он узнаёт своих по чистой речи,
И ластится к ногам его Арбат.
Не знает он заборов и границ,
Ему Москва всего лишь сад придворный.
Он любящий и гордый, и упорный,
За всё в ответе – он наследный принц.
* * *
Размазалось небо по крыше
Дождями на землю стекло.
И круглые сутки нам слышен
Его топоток о стекло.
Как будто ребячьи,
Как будто собачьи
Шаги о стекло,
О стекло…
И я по ночам вспоминаю
Что было когда-то. Прошло...
И я иногда понимаю,
Что лучшее произошло.
И как всё случайно,
Как необычайно
Всё то, что прошло,
Что прошло…
Как чудо летуче-беспечно!
О, сколько дождей утекло!
А ночь бесконечна и вечна
В оконное смотрит стекло.
Но тьма изначальна.
Мне снова печально,
На сердце светло
И тепло.
И как это всё же чудесно,
Что знать нам вперёд не дано.
По-прежнему жить интересно,
И смотрит дорога в окно.
Могу поручиться,
Что чудо случиться
Сегодня должно
Всё равно!
* * *
Потекла по Москве синева –
Опрокинулось небо случайно.
И грозы закипающий чайник
Заглушил и шаги, и слова.
Пронеслось, прошумело - и вот
Смотрит город прозрачно и честно.
И зовёт эта звёздная бездна
В непростительно дальний полёт.
ПРИПЕВ:
Нас касается тьма,
Нас касается ночь,
И ерошит нам волосы ветер.
Пусть нас сводит с ума
(Ты ведь тоже не прочь?)
Звёздный дождь и полёт на рассвете.
Эта мягкая тьма.
Эта тёплая ночь.
И гроза, уходящая прочь.
Шорох капель в тяжёлой листве,
Светлый ветер, дорогами полный,
И обломки сиреневых молний
Не растаяли в мокрой траве.
По осколкам летучих дождей,
По дворам, открывающим звёзды,
Мы с тобой погуляем так поздно,
Чтобы вовсе не встретить людей.
ПРИПЕВ.
Летний город, промытый дождём,
По ночам он – само совершенство.
Летний город. Какое блаженство
По нему прогуляться вдвоём.
Где тусуется тьма во дворах,
Ветер трогает струны гитары.
И звезда на сыром тротуаре,
И желание в тёплых руках.