|
03.09.2009 17:46:35 |
Автор |
«Это их игры. Мы в них не участвуем по сценарию»
Ответ пользователя Интернет-сайта на вопрос «Что Вы думаете о нацпроекте «Здоровье»?
Встретившись с коллегой на остановке, бодро шагаем в сторону поликлиники. Сегодня пятница, но нам не до работы. День особенный. Диспансеризация. От отдела нас вызвалось двое. Я и живая, вечно румяная, хоть и немолодая уже, черноглазая брюнетка Н. Мы рады новому сценарию и кратковременному отрыву от рутины. К тому же — мы халявщицы, нам очень повезло. Врачи должны сделать дорогие анализы абсолютно бесплатно и провести тщательное обследование. На предмет выявления какого-нибудь страшного диагноза.
В 8.30 утра в вестибюле поликлиники шумно и многолюдно. Очереди в регистратуру и гардероб. Видим своих — из других отделов нашего подразделения. Нам указывают на четвертый этаж как отправной пункт обследования. Поднимаемся. Отстояв небольшую очередь, проникаем в кабинет с табличкой № 422. Терапевт заводит мед. карточки, и перед нами ставится задача: сперва сдать анализы, затем посетить специалистов, всего-то девять кабинетов, после чего вернуть карточку. Несемся на первый этаж. Там, порывшись в сумках, облегченно расстаемся с баночками с известным содержимым, а затем занимаем очередь на кровь. В кабинет входят попарно. Очередь маленькая, но разрастается ежеминутно. Чудесным образом мы все время в хвосте. А вдруг не успеем? Забор крови закончится примерно через час. Но в обществе своих коллег, людей интеллигентных, мы легко сохраняем благодушие. Вид белых халатов, унылых коридоров и тревожных запахов не вызывает и тени смущения. И даже когда незначительные волнения в виде нервных сдавленных возгласов обследуемых, раздающихся где-то впереди: «Вы за кем? Вы занимали? Из какого подразделения? И много вас таких еще влезет без очереди?» — перерастают в настоящий скандал, лишь одариваем друг друга мудрым сиянием смиренных улыбок. Мы намерены сохранять спокойствие. Однако по мере продвижения к заветной двери достается и нам. Энергичная дамочка средних лет, получив отлуп от наших коллег из другого отдела при попытке пролезть без очереди, жаждет реванша. Сперва она мерит нас, уже вплотную приблизившихся к двери, презрительным взглядом. И это заставляет уголки ее рта жить отдельной жизнью от остального, словно окаменевшего лица. Они то опускаются, то поочередно вздрагивают, ничуть не нарушая общей неподвижности маски. Гордо воздев подбородок и застыв, словно изваяние, довольно отчетливо, дабы слышала остальная очередь, она цедит сквозь зубы:
— И вы тоже оттуда? — с нажимом на последнее слово.
— Оттуда.
— Да как же вы можете там работать? Не-е-т, я много слышала про ваше подразделение, но даже и представить себе не могла, что там работают такие… — она набирает воздуха.
Но вот отворили, и мы не успеваем развить дискуссию. Окончив, поднимаемся на другой этаж. Предстоит забор крови из вены. По нарастающему гулу легко находим лабораторию. Плотным кольцом ее обступила огромная толпа. Периодически из кабинета и в него с неистовыми криками «расступитесь, да дайте же пройти!» пробирается медперсонал. Очередь, однако, движется быстро. Это понятно по мерно мигающей над дверью лампочке — сигнал, чтобы заходили. От этого процедура становится похожа на прыжок с парашютом. И очень бодрит. Сигнал лампочки, рывком открытая дверь, и... оставшиеся с замиранием провожают чей-то мгновенно исчезающий затылок. Коллега Н. не выносит вида крови и, чтобы не упасть в обморок, как это было с ней когда-то, просит уложить ее на кушетку.
— И-и-и, что ты милочка, если мы тут всех раскладывать будем, — опытная сестра уже набрасывает жгут.
— Сделаю, не почуешь!
Всё!
— Как? Уже? — я слышу нотки разочарования в голосе Н.
— На третий поедем в лифте, — предлагает Н., обращаясь ко мне. Ее выдает бледность. В просторном лифте чисто, лишь на потолке черной сажей пальцем намалевана фашистская свастика.
Третий этаж похож на улей. Здесь больше всего специалистов, а значит, и желающих к ним попасть. У кабинета окулиста «диспансерные» теснят какого-то дедушку в очках с заклеенным стеклом. Видимо, он не знал, что сегодня в поликлинике день реализации нацпроекта. Врач, обругав его, велит занять в самом конце. Прием у окулиста отнял у меня не более трех минут. Пожилая тетенька-офтальмолог все больше задает вопросы, не поднимая головы, пишет в моей карточке. Так что на обследование времени почти не остается. Все это сперва смущает меня. Ведь нам обещали настоящее обследование, дорогостоящее и такое необходимое. В очереди намекнули, что и врачам это выгодно, они за это деньги получат. Пятьдесят рублей за каждого пациента. По спискам нас 33. Значит, дополнительный заработок специалиста сегодня составит 1.650 рублей. Но я мигом схватываю, в чем дело. По неустановленной пока причине, злому умыслу или оплошности, сегодня нас гораздо больше. Кроме нашего, сегодня «прогонят» еще семь подразделений. Всего около восьмидесяти человек. Обследовать столько людей за одну смену пожилая тетенька не в силах. И мне становится жаль и ее, и дедушку в заклеенных очках. Получаю от окулиста ценный совет «отворачиваться от компьютера». Похоже, это единственный способ сохранить зрение.
Бегу занимать к хирургу. Коллега Н. для экономии времени в другом конце коридора держит мне очередь у невропатолога. И тут в какой-то момент, словно играя с нами, время замирает. Я перестаю его ощущать. Очередь движется так медленно, что мы теряем всякую надежду закончить сегодня. Но приходить сюда в понедельник никому не хочется. Чтобы ожидание было не таким мучительным, мы время от времени ходим навстречу друг другу.
— Ну, как там? Продвинулось?
— Нет. А у вас?
— Нет.
Через длительный промежуток времени я приближаюсь к заветной двери. Впереди человека три. Вдруг нам объявляют, что прием будет проходить в другом кабинете. Чем вызвано — не ясно. Перестраиваемся. Спиной к табличке с надписью «Хирург». Подоспевшую коллегу Н. не желают пускать в очередь, хоть я и предупредила заранее, что заняла на двоих. Однако успокаиваются. Она успевает шепнуть, что с невропатологом совсем худо. Захожу. Передо мной габаритный мужчина крепкого сложения с очень красным лицом. Пишет не отрываясь. Довольно долго. Сижу в полной тишине.
— Здравствуйте, доктор. Вы хирург? Так ведь и полчаса просидеть можно, а там за дверью еще столько людей, — мелькнуло в голове.
— Я травматолог! – рявкает он, словно его оскорбил мой вопрос, и вскидывает на меня покрасневшие глаза, полные ненависти и безысходности. Он делает угрожающее движение в мою сторону, очевидно желая что-то прощупать.
— Доктор! Я здорова! Абсолютно здорова! — отпрянула я от его огромных ладоней, насколько позволяет стул.
— Хорошо! — он вновь склоняется над бумагами.
Без тени эмоций, автоматически начеркав пару предложений в моей карте, он с облегчением выдыхает «Следующий!»
К невропатологу самая большая очередь. Здесь давно и безрезультатно штурмуют. На лицах эмоции красноречивее слов. Кто-то присел, оставив всякую надежду попасть на прием, смотрит сквозь толпу отстраненно. Кто-то вынужденно демонстрирует приступ гипертонии, покрываясь пунцовыми пятнами. Иные еще продолжают кричать друг на друга. Некоторые нервно обмахиваются листками назначения. Коллега Н. указывает свою очередь. Я остаюсь держать. Она растворяется в толпе. Ей еще на мамограмму. А мне не положено по возрасту. Чтобы скоротать время, разглядываю рекламу какого-то чудо-прибора для снижения артериального давления и одновременно борьбы с облысением. Изучаю загогулины травматолога. «Орган такой-то без изменений, того-то не выявлено, патологий не обнаружено». Дверь распахивается и из нее выходит пожилая, миловидная женщина с покатыми плечами и большой грудью. На левом кармане черным по белому значится: Фезам. Ее тут же берут в окружение.
— Доктор Фезам! Одну минуточку!
— Почему так подолгу принимаете?
— Доктор, это же издевательство!
— Я не доктор, — отвечает она спокойно. — И вовсе не Фезам.
Потерявшая интерес толпа отпускает свою жертву. Она скрывается за дверью с надписью «Сестра-хозяйка». Но через пару минут возвращается, держа в руках какие-то листочки с картинками.
— Здесь кто-то спрашивал об упражнениях для пациентов с болями в пояснице. — Ей по-своему нас тоже очень жаль.
Толпа вновь берет ее в окружение. Словно голодные утки, отталкивая друг друга, пациенты рвут у нее из рук раздаточный материал.
— Да неужто всем нужно? — удивляется она и все-таки радуется, что от нее есть толк.
— Женщинам после сорока нужно всё! – почти с гордостью заявляет круглолицая толстушка.
Досталось и мне. И вот, подпирая стену, я изучаю рекомендации «Как правильно встать с кровати». Да уж, нечего сказать. Совершенно необходимая ведется медучреждением пропаганда.
— Тут на больных времени не остается — почти в голос возмущается невропатолог, а сестра-хозяйка понимающе кивает. И тотчас замолкает, как только за мной закрывается дверь, и я присаживаюсь у ее стола. Пока доктор упражняется в письме, я тихонько спрашиваю у сестры:
— Вот Вы сказали, будто Вы не Фезам, так отчего же у Вас на груди эта фамилия?
— А, да это же название фирмы, что нам халаты поставляет, а бэйджиков у нас нет, — простодушно признается она.
— На что жалуетесь? – спрашивает врач, стремительно смерив меня взглядом.
— Боли в пояснице.
— Ну так вот Вам направление на рентген. Больница такая-то, вход с торца, стоимость две двести, потом сразу ко мне, вот мой график. Она возвращает карточку.
Я тронута таким участием и с удвоенной энергией спешу к эндокринологу. Захожу в лифт. Снова свастика. Теперь она отчего-то не кажется простым баловством или хулиганством. И оказывает какое-то гнетущее действие.
Эндокринолог — молодая блондинка с ясными смеющимися глазами, выслушивая мою гневную тираду по поводу проводимого обследования, иронично улыбается.
— Все верно, — говорит она. — Организация оставляет желать лучшего. Да Вы сами посудите. У меня на сегодняшний прием 35 человек записано. А Вы уже 73-я! И ведь это еще не все!
Визит к гинекологу, как и следовало ожидать, прибавил лишь синеватых росчерков в моей карточке. «…без патологий, …не выявлено, …не обнаружено», — значится в ней. Спасибо и на этом. Снова лифт, и снова свастика. На сердце тяжко. А впереди электрокардиограмма. Часы показывают половину второго и врач, устраивая скандал, требует, чтобы уже не занимали. Но мы продолжаем занимать и сидеть в коридоре с понурыми лицами, нервно поглядывая на часы. Теперь время неудержимо скачет, а мы продолжаем гипнотизировать стрелку, чтобы та остановила свой бег. Нас осталось человек пять. Неужели не пропустят? И вдруг удача! Коллега Н. встречает свою подругу, та работает здесь. Подруга, выслушав ее просьбу, отправляется уговаривать кардиолога. Успешно. Но я наконец вспоминаю, что у меня в паспорте лежит совсем еще свеженькая кардиограмма. Вдруг ее засчитают? И действительно, терапевт — пожилая дама с высокой сложной прической — ничуть не возражает. Карта сдана. Вздох облегчения. Но терапевт не спешит расстаться со мной. Она еще с важным видом высказывает мне что-то, что я уже не в силах понять.
— Если что, Вам сообщат, — резюмируя, произносит она. Очевидно, желая произвести некоторый эффект.
— А что, если что? Вы о чем? — Улыбаюсь я в ответ.
— Ну-у-у, — тянет она. — Что-нибудь серьезное. Онкология, например.
— Да, да, конечно. Я могу идти? — улыбаюсь еще шире.
— И-ди-те, — произносит она по слогам, ей трудно сдерживать недовольство.
Я прощаюсь с Н. и спешу вырваться на свежий воздух. Медицине бесспорно известен не один серьезный диагноз, размышляю я уже в лифте. Но в гражданском обществе, пожалуй, не было и нет диагноза страшнее, чем «разума не выявлено, совести не обнаружено».
Автор: Наталья Климова (Воронеж)
Материал размещен с разрешения автора
|
|
|